Казаки на Кубани.

Из Дона через станицы Раздорскую и Цымлянскую шла большая дорога в Задонскую степь и на Кубань. Раньше по этой дороге ходили казаки искать добычи в кубанских степях и в Кавказских горах, по этой же дороге приходили на Дон за добычей и пленными татары. Не один казак томился в плену у закубанских татар и не одна черкешенка была увезена оттуда же казаками и стала казачьей женой. Это был широкий боевой путь. Здесь, на границе, и во времена Екатерины война была всегда. Здесь научались воевать донские казаки и с этой линии вышли почти все донские герои. Казак, попадавший сюда на службу, сразу обучался и вниманию и осторожности. Эта линия была школой храбрецов. Раньше на нее шли казаки охотою, собираясь станицами, или ватагами. При императрице Екатерине Великой по этой линии были поставлены казачьи полки. Они должны были не допускать никакого прорыва в русские города, на них лежала священная обязанность охранять дома казачьи, казачьи станицы и городки.

Против казаков стояло дикое и храброе племя закубанских татар. Ловкие и смелые, как хищные звери, подкрадывались они к казачьим бивакам, нападали неожиданно, и казакам нужно было иметь особенное искусство, чтобы не поддаться этим атакам. Их лихие наездники — джигиты, их начальники — уздени, не раз похвалялись пройти весь Дон, снести с лица земли все городки казачьи.

Про это у казаков и песня была сложена:


И казаки грудью вставали за тихий Дон. Здесь, в Закубанье, казачья кровь лилась рекой. В 1773 году крымский хан Девлет-Гирей, чуя погибель Крыма, покоряемого русскими войсками Долгорукого, возмутил кубанских татар, и они стали собирать большую рать.

В это время на Кубань шел обоз. Везли казакам на линию провиант и припасы, ехали переселенцы на новые места, гнали скот, верблюдов. Этот огромный обоз вел полковник Бухвостов с двумя полками казаков — Матвея Платова и Ларионова, и двумя пушками.

В авангарде шли Платов и Ларионов. Была ранняя весна, степь зацвела. 3 апреля полк Платова расположился на ночлег в глухой степи у р. Калалах, недалеко от Ейска. Стих гомон казачьих голосов, лошади поели корм и дремали, переминаясь с ноги на ногу. Платов, молодой 23-летний полковник, только что устроился спать, как к нему в палатку заглянул старый, не раз бывавший в закубанской степи казак.

— Матвей Иванович,— тихо сказал он,— подь сюда на минутку.

Платов быстро оделся и вышел с казаком в открытую степь.

— А ну, приляг ухом к земле,— сказал Платову казак. Платов прилег.

— Ну, что слышишь, Матвей Иванович?

— Слышу какой-то шум, похожий на крик птиц,— сказал, приподнимаясь, Платов.

— Да разве птица кричит в темную ночь? Она сидит смирно,— сказал старый донец.

— Так что же это такое? — спросил Платов.

— А вот что. Неприятель недалеко. Он стал лагерем, разложил огни, на свет поднялась птица и кричит. По большому крику надо полагать, что огней много, значит много и басурман. Теперь нужно держать ухо востро и ждать на заре нападения. Поживешь, Матвей Иванович, довольно — узнаешь и больше.

Платов выслушал слова сметливого казака, тихо прошел в лагерь, поднял свой полк, окопался, составил повозки внутрь своего бивака и стал ждать нападения. На рассвете появилась орда. Девлет-Гирей с 20000 всадников надвигался на полки Платова и Ларионова, окопавшиеся в степи. Послали двух казаков с донесением Бухвостову. Один тут же был убит, другой ускакал благополучно.

Поднявшееся солнце осветило пеструю орду татарскую. Красные и белые чалмы, пестрые куртки татар цветным ковром облегли казачий лагерь. Среди этой толпы серебряными искрами сверкали панцири, сделанные из стальных цепочек, кавказских рыцарей из Кабарды. Они гарцевали на легких лошадях подле самых окопов, метали стрелы и пронзительно кричали. Все поле было покрыто всадниками.

Ларионов был старше Платова, но Платов, видя колебания товарища, взял командование на себя и решил отбиться от неприятеля во что бы то ни стало. Семь раз атаковали татары лагерь Платова и семь раз две его пушки и дружные залпы казачьих ружей отбивали их натиск. Много полегло казаков за валами, многие были изранены; укрепление было разбито в нескольких местах, повозки поломаны. Треть лошадей, стоявших в середине окопа, были перебита. Отчаяние охватило казаков. Патронов было мало, солнце наступившего дня пекло невыносимо, нечем было утолить жажду, и помощь не шла ниоткуда.

Задумчивый и печальный стоял при своем полку полковник Ларионов. Вдруг он подошел к Платову.

— Матвей Иванович,— тихо сказал он,— нам придется сдаться. Сопротивление бесполезно. Мы зря погубим казаков.

— Нет! — решительно сказал молодой полковник.— Пускай лучше я умру с честью и славою, чем отдамся врагу на поругание, к стыду моего отечества. Что будет, то будет. Я надеюсь на Бога. Он не оставит нас без помощи!

И снова казаки стали заряжать ружья и выстрелами отбивать приближавшихся татар. И вдруг раздался радостный крик:

— Пыль вдали! Это наши.

И, действительно, вдали показалась колонна. Вот передние сдержали скок своих лошадей, перевели их на рысь, вот задние надвинулись и широкая казачья лава развернулась и понеслась на татар. Это был полк Уварова.

«На коней!» — крикнул воодушевленным голосом Платов — и его казаки и казаки Ларионова выскочили из укрепления и бросились на татар. Атакованные с двух сторон казаками татары кинулись наутек, в степь. Казаки их преследовали. Так скакали татары пять верст, когда неожиданно налетели на гусарский полк Бухвостова, принявший их в шашки. Все поле покрылось убитыми. Кабардинские лошади, лишившись всадников, носились со ржанием по полю. Казаки отлавливали их.

Победой над татарами на р. Калалах казаки были обязаны молодому своему герою — Платову.

Казачьи полки остались на линии. В 1770 году к ним приехал генерал Суворов. По его указаниям вдоль Кубани, до самого устья се было построено 4 крепости и 20 небольших укреплений — редутов. Их оберегали солдатские и донские полки. Казачьи полки приходили и уходили, сменяясь чуть не ежегодно. И каждому полку приходилось сразиться хоть раз с черкесами и татарами, которые не оставляли в покое нашей линии. Особенно усилили они свои нападения в 1777 году. Тогда линию охраняли два казачьих полка: Кульбакова и Вуколова. Они были растянуты по постам. На каждом посту стояло по тридцати человек при старшем. Казаки построили вышки для часовых. Выставляли часового, подчаска, посылали дозоры. Ночью высылали дозоры и закладывали секреты. Здесь, в Кубанской степи, в постоянной опасности от врага, казаки составили способ охранения линий. Их способ потом вошел во все наши уставы полевой службы, был принят и за границей. И теперь мы охраняем себя так, как придумали охранять себя наши деды во время службы на Кубанской линии, во времена Суворова и Платова.

6 июня 1777 года с Темрюкского поста донесли, что там видели лодку, быстро исчезнувшую в камышах. Доносивший хорунжий сообщил, что, вероятно, будет нападение, но потом прислал вторичное донесение, сообщая, что все спокойно. Но Кульбаков знал, что на Кубани ничто не случается зря и появление лодки что-либо обозначает. Он захватил с собою 200 казаков и эскадрон гусар и к ночи пришел к Темрюкскому посту. Ночь была бурная. Ветер шумел ивами и прибрежными камышами, вода бурлила и плескалась в Кубани. Усталые казаки позаснули под вой ветра. Ночью надвинулась мелкая хмара. В пяти шагах ничего не было видно.

Вдруг раздались отчаянные крики и стоны. 500 черкесов напали на сонный бивак. Но Кульбаков громким голосом привел казаков в порядок, казаки сели на лошадей, не расседланных с вечера, бросились на черкесов и прогнали их за Кубань. Все дело продолжалось четверть часа. Черкесов порубили достаточно. 20 тел черкесских осталось на нашем берегу, да неизвестно сколько увезли, по своему обычаю, черкесы за реку. Но и казаки потеряли убитыми есаула Персидского и 5 казаков, и ранеными есаула Попова, хорунжего Кондратова и 26 казаков, и 2 пропали без вести, октябре месяце в таком же нападении казаки потеряли полковника Вуколова и много убитых и раненых казаков. Одни говорили, что Вуколова лошадь занесла к черкесам, другие, что он утонул в Кубани. Казаки сулили черкесам выкуп за своего полковника, но не отыскали его.

Иногда татары собирались большими толпами и, прорвавши линию застав, устремлялись на Дон. Так в 1782 году ногайцы громадною толпою бросились за Кубань и вошли в задонскую степь. Живо собрались донцы на защиту своих домов. Три полка — Себрякова, Ильи Денисова и Петра Попова открыли их на Куго-Ей и 10 сентября нанесли им жестокое поражение.

Атаман Иловайский, донеся об этом Потемкину, писал, что необходимо предпринять казакам поход за Кубань и разорить ногайское гнездо.

Для разгрома ногайских орд был назначен Суворов. В его отряде находилось 16 рот пехоты, 16 эскадронов, 16 орудий и 16 донских полков под командою атамана Иловайского. С Иловайским пошли полки: Атаманский, Себрякова, Денисова, Кутейникова, Яновского, Сычева, Попова с донскими пушками, Денисова, Кульбакова, Грекова, Харитонова, Барабанщикова, Леонова, Пантелеева, Исаева и Астахова.

1 октября 1782 года отряд подошел к урочищу Керменчик и здесь казаки увидали многое множество татарских аулов¹ и большие толпы ногайцев. Донские полки атаковали татар. Началась страшная сеча, продолжавшаяся с рассвета почти до полудня. Ногаи бежали. Казаки подожгли их аулы, ворвались на улицы, забрали пленных, женщин, лошадей и скот. В этом разгроме 5000 татар было убито, 4000 взято в плен. Казаки получили 3 тысячи лошадей, 4 тысячи голов скота и более 2 тысяч голов овец.

Суворов, не раз бывавший в делах с казаками, первый раз видал работу почти всего войска. Он был восхищен.

«Храбрость, стремительный удар и неутомимость Донского войска, — писал он Потемкину, — не могу довольно восхвалить перед Вашей Святостью и Государынею Императрицею».

Атаман Иловайский был награжден чином генерал-поручика и орденом св. Владимира 2-й степени, полковники — Илья Денисов, Федор Денисов и Михаил Себряков — пожалованы в бригадиры. Все старшины произведены в полковники.

На место разгромленной татарской орды в 1792 году были поселены запорожские казаки² и донские охотники, они поставили 40 куреней и заложили крепость Екатеринодар. Войско это было названо Черноморским казачьим войском. Впоследствии они составили Кубанское казачье войско.

В разгромленном краю.

С устройством Черноморского войска в Задонской степи стало совершенно спокойно. Станицы Раздорская и Цымлянская, бывшие раньше на самом боевом пути, стали на пути торговом, через них потянулись гурты скота и торговые караваны за Кубань и обратно.

Но донским казакам еще много и долго пришлось воевать на Кубани.

С этого времени, в течение почти двадцати лет донцы становятся неразлучными спутниками и боевыми товарищами знаменитейшего полководца русского Александра Васильевича Суворова. С этого времени Суворов в походах и боях ездит не иначе, как на казачьей лошади и в казачьем седле, с казачьей нагайкой в руках. Эта плеть казачья служила Суворову в сражениях вместо фельдмаршальского жезла. С нею он не расставался.

С этого же закубанского набега Суворов не расстается с донским казаком Иваном. Этот Иван неотступно сопровождал Суворова во всех походах. Он был телохранителем великого полководца, он был бессменным ординарцем, он был и вестовым и денщиком. Никто не знал его фамилии, не дошла она и до нас, но донского казака Ивана знали все страны, которые проходил Суворов, его знали императоры и короли.

Генерал-фельдмаршал Александр Васильевич Суворов.

Александр Васильевич Суворов был русским и родился в Москве 13 ноября 1730 года. В продолжении почти всей своей боевой деятельности он был окружен донскими казаками. Они учились у него той «науке побеждать», которой Суворов знаменит не менее, чем самими победами. Может быть, и сама наука побеждать сложилась у Суворова, отчасти, благодаря донцам. В них он видел всегдашний порыв вперед, желание наступать и завоевывать, а не отступать и отдавать свое.

Еще ребенком Суворов любил все военное. Едва он научился читать и писать, едва справился с иностранными языками, как уже принялся читать книги, в которых описывались войны, победы древних, жизнеописания великих полководцев. Он мечтал быть солдатом. Выше солдатского дела он не признавал ничего. 15-летним мальчиком его мечты сбылись. Он поступил рядовым в Л.-Гв. Семеновский полк. С увлечением отдался он солдатской службе. Не было солдата в полку исправнее рядового Суворова. Первую награду свою Суворов получил мальчиком-солдатом. И до глубокой старости гордился он этою наградою. Он был первым генералом-фельдмаршалом, имел все ордена русские и иностранные, а с удовольствием вспоминал о той награде, которую он получил солдатом. А получил он ее за отличное знание караульной службы. Однажды летом Семеновский полк содержал караулы в Петергофе, в тридцати верстах от Петербурга. Суворов, наряженный в караул, стоял у дворца императрицы на часах. Когда мимо проходила императрица Елизавета Петровна, Суворов так лихо взял на караул, что императрица остановилась, посмотрела на него и спросила, как его зовут. Узнав, что он сын генерала Василия Ивановича Суворова, императрица вынула из кармана серебряный рубль и подала ему.

— Государыня! — сказал мальчик.— Не возьму! Закон запрещает солдату брать деньги, стоя на часах.

— Молодец! — ответила императрица, потрепала его по щеке, дозволила поцеловать руку и положила рубль на землю, сказав: «Возьми, когда сменишься!»

Этот рубль Суворов берег всю жизнь.

В казармах Суворов жил среди солдат, сиживал за их обедом, беседовал с ними у бивачных огней. Он знал солдата и любил старого солдата, служившего в рядах по двадцать лет. Он умел говорить с солдатами так, что те его сразу понимали.

После Семилетней войны, где Суворов познакомился с донскими казаками, он получил в командование Суздальский полк. Он учил его по-своему. Тяжелы были его ученья солдатам, но солдаты понимали их и любили.

— Солдат любит ученье,— говаривал Суворов,— тяжело в ученье — легко в походе; легко в ученье — тяжело на походе.

От солдата Суворов требовал любви к Богу и к матушке государыне, слепое повиновение начальникам, понимание своего маневра. «Слов «назад»,— говаривал Суворов,— и «отступать» и в словаре нет, широкий шаг ведет к победе, а победа к славе». Суворов и командиром полка сам то же делал, что и солдаты, умел все показать, всему научить. Он был и майор, и адьютант, и ефрейтор.

Суворовский полк скоро заметили, стали отличать и Суворова. Ему было поручено проводить взятого Пугачева, его назначали всюду, где было опасно. Он устраивал покоренную Финляндию, его же мы видали и на Кубани. И везде он учил солдат и казаков делу.

При взятии городов и крепостей он говорил своим войскам: «В дома не забегайте, неприятеля, просящего пощады, щадите; безоружного не убивайте; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют — царство небесное, живым — слава! слава! слава!»...

В боях одевался он просто и бедно. Да ведь так делали и казаки! На биваке спал на соломе, накрывался стареньким темно-синим плащом, который солдаты называли родительским.

Терпеть не мог Суворов, когда ему отвечали «Не могу знать». «Немогузнайки, лживки, лукавки» — этих он не любил. Этим наград не было. Только раз немогузнайка порадовал Суворова. Дело было так: однажды при объезде войска Суворов встретил одного молодого кавалерийского офицера. «Что такое отступление?» — спросил он его. Не могу знать,— отвечал офицер

Суворов нахмурился.

В нашем полку это слово неизвестно,— продолжал офицер,— я его там никогда не слыхал. — Хороший полк,— сказал Суворов,— очень хороший полк. Первый раз в жизни немогузнайка доставил мне истинное удовольствие.

Суворов воспитывал солдат в сознании ими долга. «Долг к императорской службе, — говорил он,— столь обширен, что всякий другой долг в нем исчезает. Родство и свойство мое с долгом моим: Бог, Государыня, отечество». Он горячо любил Россию. «Горжусь, что я русский», — говорил он.

Суворов любил войну: «Одно мое желание,— говорил он,— кончить Высочайшую службу с оружием в руках».

С детства Суворов отличался набожностью и благочестием. Библия и евангелие были его любимыми книгами, за ними, да в церкви он отдыхал от боевых трудов.

Суворов был храбр. Много раз он был ранен, вылечивался, часто без доктора, без перевязки, и снова шел в бой, навстречу опасности.

Суворов был величайшим полководцем России и всего мира. Он ни разу не был побежден. Где был Суворов, там была и победа. Донцы, вступавшие в ряды русской армии, имели своим учителем вождя непобедимого... С ним они учились победам. Только одним победам! Но особенно отличались донцы с Суворовым во вторую турецкую войну, в войну с поляками и в итальянском его походе.

Много песен поют казаки про Суворова, вспоминают в этих песнях его смелые походы за Кубань и в Турцию.

Войсковой Атаман войска Донского Алексей Иванович Иловайский. 1775 — 1797.

В 1783 году императрица Екатерина Великая объявила Крым русскою губернией. В то же время и Кубань вошла в пределы России. Такое большое расширение Российского государства возбудило зависть в наших врагах. Англичане и немцы стали уговаривать турецкого султана объявить войну России. Четыре года колебался султан, наконец, осенью 1787 года, начал военные действия против русских. 5000 отборных турецких войск высадились на Кинбурнскую косу, где в крепости Кинбурн находился Суворов. У Суворова войска состояли из пехоты, легкой конницы — драгун, и с ним же было три казачьих полка: Орлова, Исаева и Иловайского. Казаки и драгуны стояли лагерем, верстах в 30-ти от крепости.

С рассветом, 1 октября, турки начали обстреливать крепость. На страшную бомбардировку Суворов приказал не отвечать ни одним выстрелом. В 9 часов утра турецкие корабли подошли к косе с двух сторон и на самом конце косы начали высаживаться. Первыми подъехали на лодках запорожские казаки, бежавшие в Турцию, и начали выходить на берег. Донцы приняли было их за своих, бежавших из плена, но увидав, что они под начальством турецких пашей, атаковали их и пиками прогнали опять на лодки. В глубоком молчании встречала русская крепость турецкие войска. Лодка подходила за лодкой, полки устраивались, свозили лошадей, пушки, а из крепости не раздавалось ни одного ружейного, ни одного пушечного выстрела. Звонили только в церкви колокола по случаю праздника Покрова Пресвятые Богородицы. Там с офицерами молился Суворов. Туда доставляли ему и донесения с берега. Донесения эти делались все тревожнее и тревожнее: сила турецкая росла непомерно. Зазвонили к «Достойно». Опять пришли к Суворову офицеры и стали докладывать, что турки готовятся к штурму. Последние их полки выгружаются на берег.

Не прикажете ли открыть по ним огонь? — спросили Суворова. — Нет. Подождем: пускай все повылезут,— коротко отвечал Суворов.

Турки высаживались с ломами и лопатами и сейчас же по высадке начинали рыть окопы, насыпать мешки с землею.

Суворов устроил свою пехоту в две линии. Кавалерия стала левее пехоты и впереди ее поместились казачьи полки.

После полудня турки, на глазах у русских, помолились и стали приближаться к крепости. Около трех часов дня они подошли на 200 шагов к передовому рву, и тогда, по приказу Суворова, был дан залп изо всех орудий и наша пехота пошла на турок. Казаки пустились рысью в объезд турецких полков. Донцы налетели на турецкие штурмовые колонны, состоявшие из людей, несших лестницы для того, чтобы взбираться на стены Кинбурна, перекололи пиками турок и убили полковника — агу, который их вел.

В это время пехота, Орловский и Шлиссельбургский полки, несмотря на страшный огонь с турецких кораблей, осыпаемые сотнями ядер, бросились в штыки на турок. И впереди их на казачьей лошади — Суворов. Под ним убили лошадь — он пошел пешком. Пехота забрала подряд три окопа, коса стала узкой, все перемешалось. Пушки турецкие перестали стрелять: можно было перебить своих. В тяжелом молчании грудь с грудью дрались орловцы и шлиссельбуржцы с турками. В это время показались турецкие янычары. В белых чалмах и куртках, с кинжалами в зубах, прочищали они острыми кривыми саблями дорогу среди русских солдат. Суворов послал за резервом.

Подошли новые полки, и на тесной косе пошла всеобщая свалка. Теснимые янычарами, наши пехотинцы подались назад. Суворов остался один, без лошади, окруженный турками. Турки бросились на него. Но храбрый русский солдат, гренадер Новиков, увидав Суворова одного, бросился ему на выручку, одного турка застрелил, другого заколол. Увидали Суворова и другие солдаты. Кто-то крикнул: «Братцы, генерал остался впереди».

Все повернули и снова ударили на турок. Обстреливаемые с судов ружейным огнем, дрались наши войска. Уже темнело. В самую свалку подоспели казаки и петербургские драгуны³. Тесно было драться. Наши напирали на турок и сталкивали их в воду. В это время Суворов был ранен в левую руку пулей навылет. Верный его ординарец, казак Иван, с другими казаками подхватил его и отнес в сторону. Здесь донской есаул Кутейников перевязал ему своим галстуком рану.

— Помилуй Бог, благодарю,— воскликнул Суворов,— помогло, тотчас помогло! Прогоним, богатыри, всех турок в море — и раненых и здоровых.

И Суворов бросился снова в бой.

Но велика была сила турецкая. Среди ожесточенных янычар сновали турецкие монахи-дервиши, возбуждая турок к яростному нападению. Огонь из пушек с турецких судов косил наши полки, стоявшие в резервах. Кривые сабли сверкали в надвигавшихся сумерках, русские устали колоть, патронов не хватало, наступало тяжелое время. Турки подавались вперед и вперед. В эту трудную минуту Суворов обратился к находившемуся при нем донскому есаулу Краснову и приказал ему привести последние резервы.

Краснов прискакал к батальону, стоявшему далеко сзади, и хотел передать приказание Суворова командирам, но все офицеры были перебиты или ранены, некому было вести солдат в бой.

— Друзья! — воскликнул тогда Краснов.— Суворов приказал ударить в штыки! Ура!..

И он повел батальоны на окопы, уже занятые турками. Начался страшный штыковой бой. Краснов был ранен в ногу, но продолжал сражаться. За этими свежими войсками помчались еще раз в атаку казаки. В темноте среди прибрежных кустов, между убитыми и ранеными, фыркая и храпя, пробирались казачьи лошади и у самой воды наткнулись на отступавших турок.

Сбитые со всех позиций турки бросились в море. Кто умел плавать — тот поплыл на корабли, кто не умел плавать — сидел всю ночь по горло в воде, спасаясь от выстрелов, которые нет-нет, да и раздавались с нашей стороны, огоньками вспыхивая в ночной темноте и гулкими ударами разносясь над морем.

Около 2000 турок пало в этом страшном рукопашном бою, мы потеряли около 1000 человек.

На другой день, 2 октября, на поле битвы были собраны все участники славного боя. Вынесли аналой, раздалось молебное пение. Бледный от раны Суворов горячо молился со своими войсками.

Кинбурн, отстоять который в России считали невозможным, так слаб он был своими укреплениями, был силен Суворовым и его лихими гренадерами, драгунами и Донскими казаками. Слабый отряд его победил турок, и город, над которым был однажды поднят русский флаг, не спустил его, не сдался перед громадными полчищами турок.

Два года тянулась война с турками. Много славных побед одержали русские войска за эти два года. Мы взяли крепость Очаков, под Рымником Суворов совершенно разбил турецкую армию и за эту победу был пожалован императрицей Екатериной II наименованием Рымникского. Начался третий год войны — 1790-й. Русские войска дошли до Дуная. Нам нужно было взять крепость Измаил.

Со взятием этой крепости погибла бы и вся турецкая армия, которая в ней заперлась.

Донские полки, бывшие в эту войну под начальством походных атаманов — Денисова, Орлова, Платова и Исаева, обезлошадели. Многие полки должны были, по приказанию главнокомандующего Потемкина, отдать не только своих лошадей, но и оружие, гусарам, другие потеряли лошадей во время тяжелого похода. И вот, под Измаилом, в числе 30-тысячного русского корпуса было 13000 пеших донских казаков, вооруженных одними пиками. Про это тяжелое, безлошадное время на Дону и песня сложилась:


В тяжелом состоянии была армия наша, стоявшая под Измаилом. Был ноябрь месяц, лили дожди, всюду была грязь непролазная. От непогоды солдаты хворали. Осада затягивалась. Нужно было взять крепость приступом, но Измаил, великолепно укрепленный французским инженером, имевший более 200 орудий и 3000 защитников, всеми считался крепостью неприступной.

Потемкин, ведший осаду крепости, вызвал к себе Суворова. Суворов находился при армии в 100 верстах от Измаила. Получив приглашение идти к Измаилу, Суворов 30 ноября выехал в сопровождении 40 казаков. Время было дорого. Суворов оставил свой конвой и в сопровождении верного Ивана, везшего в узелке вещи главнокомандующего, приехал к Измаилу.

Осмотревшись, Суворов увидал, что от него требовали невозможного. Крепость была, действительно, неприступная. Начальником ее был поседелый в боях Айдос-Мехмед паша, человек твердый и бесстрашный. У нас же не было даже осадных пушек, боевых припасов было мало, в продовольствии был недостаток. Взять крепость предстояло почти голыми руками, открытым приступом.

Суворов начал к нему готовиться. Закипела работа повсюду. Заготовляли 40 штурмовых лестниц и 2000 больших связок хвороста, называемых фашинами, для закидывания рвов. Суворов непрерывно объезжал полки, разговаривал с солдатами.

— Валы Измаила высоки,— говорил он им,— рвы глубоки, а все-таки нам нужно его взять. Такова воля матушки Государыни.

— С тобой возьмем,— спокойно и уверенно говорили солдаты Суворову.

По ночам шли ученья. Солдаты штыками, казаки пиками кололи связки хвороста, изображавшие турок.

7 декабря Суворов послал начальнику крепости краткую записку с предложением сдать Измаил: «Сераскиру⁴, старшинам и всему обществу,— писал Суворов.— Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — воля; первый мой выстрел — уже неволя; штурм — смерть. Что оставляю вам на размышление».

Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил»,— говорили турки.

Сераскир отвечал отказом.

Суворов ожидал до 9-го числа. Белое знамя — знак сдачи и покорности — не показалось над стенами крепости, и Суворов 9 декабря собрал военный совет. На совете этом было 13 генералов. Младший из них был походный атаман, донской бригадир Матвей Иванович Платов. Суворов коротко рассказал всем, в каком положении находятся войска, объяснил всю опасность штурма и предложил каждому, начиная с младшего, сказать, что хотят они делать с Измаилом.

Платов встал и громко и отчетливо сказал:

— Штурмовать!

За ним повторили это же слово и все остальные; Суворов всех перецеловал, вышел из палатки и отдал приказ о подготовке к штурму.

— Сегодня молиться,— говорил Суворов командирам полков,— завтра учиться, послезавтра или победа, или славная смерть!

На 11-е декабря был назначен приступ всех войск. Шесть колонн было приготовлено для атаки с сухого пути и три колонны с резервом — со стороны Дуная для высадки.

Платов командовал пятой колонной. Казаки шли в этом штурме наравне с пехотою, пешком, вооруженные легкими, укороченными пиками. Часть их была совсем без оружия. Они несли лестницы и фашины. Казачья колонна была разделена на две части. Одной командовал Платов, другой — Орлов.

Ночью были вызваны охотники идти вперед с фашинами и засыпать ими рвы. Вышли отчаянные казаки. За ними построились полки с пиками. В полночь, молча и тихо подошли колонны к крепости и ожидали сигнала.

Штурм Измаила.

Стояла зимняя темная, беззвездная ночь. В глубоком волнении, с молитвой в сердце, ожидали донцы сигнала для штурма. И вот, шурша, взлетели в воздух ракеты и разорвались где-то высоко в темном небе. Казаки побежали ко рвам. У самых рвов турки их встретили картечным огнем. Многие тут упали убитыми и ранеными. Но казаки шли вперед за своими командирами. Они спустились во рвы, живо приставили лестницы, по лестницам кинулись казаки и офицеры. Одними из первых взобрались на стены Платов, Орлов, Адриан Карпович Денисов, войсковой старшина Иван Иванович Греков и Краснов. Турки встретили их ручными ядрами и быстрою стрельбой из ружей. Турецкими ятаганами⁵ пики были обращены в щепы, и казаки, многие без оружия, были сброшены обратно в ров и здесь столпились. Тогда Платов схватил из руки лестницу, снова приставил ее к стене и с криком: «С нами Бог и Екатерина! Товарищи, за мной!» — первый полез на стену. Дрогнувшие и перемешавшиеся в тесном рву казаки живо разобрались по полкам, опять приставили лестницы, и неудержимым потоком перекинулись через стену. Началась страшная рукопашная схватка. Безоружные казаки выхватывали ружья у турок и штыками прокладывали себе путь.

В одном месте целый отряд казаков был окружен янычарами. С изрубленными пиками, без шашек, казаки гибли под ударами турецких ятаганов. Им нечем было обороняться. Но на выручку им прибежал батальон егерей, опрокинул янычар и выручил донцов. Казаки похватали турецкие ятаганы у убитых турок и бросились для нового боя, мстить за убитых товарищей.

«С нами Бог и Екатерина!» — раздавались голоса в тесных улицах. Все больше и больше покрывались они трупами. Хмурое зимнее утро застало крепость в руках русских. Бой перешел в улицы. Из домов стреляли турки, каждая большая постройка, гостиница — были как новая крепость. Особенно трудно было казакам, не имевшим ничего, кроме пик. И с одними пиками бросались они на дома, врывались в тесные переулки, гибли и побеждали! К часу дня войска достигли середины города. Во всех улицах турки были перебиты, защищались только в главной мечети, двух гостиницах и срединной крепости Табия. Наконец, и они сдались.

Начальник крепости, старый Айдос-Мехмед заперся с 2000 янычар в каменной гостинице. Гренадеры Фанагорийского полка ворвались туда, и в тесном дворе произошла страшная свалка. Вывели оттуда и Айдос-Мехмеда. В суматохе боя на него наскочили солдаты и убили его.

В 4 часа дня вся крепость была занята солдатами. С разрешения Суворова солдаты и казаки три дня ее грабили. На другой день был молебен и начали убирать трупы. Неприятелей было убито в крепости 26000, пленных взяли 9000, женщин, детей и мирных жителей осталось 9000. В крепости было взято 265 пушек, 364 знамени и 7 бунчуков. Около 10000 лошадей досталось победителям. Казакам явилась возможность вернуться на Дон на конях.

Мы потеряли убитыми и ранеными 10000 человек, из 650 офицеров 400 пали при штурме. Войска получили богатейшую добычу, но себе Суворов не взял ничего. Ему привели великолепного, в богатом уборе, арабского коня, но Суворов отказался от него.

— Донской конь привез меня сюда,— сказал он,— на нем же я отсюда и уеду.

— Ваше превосходительство,— сказал Суворову один из генералов,— тяжело будет коню вашему везти добытую вами славу. — Донской конь всегда выносил меня и мое счастье,— отвечал Суворов.

И солдаты и казаки говорили о нем: «Наш Суворов в победах и во всем с нами в паю, но только не в добыче».

И, действительно, через девять дней, отдав все распоряжения по крепости и назначивши в ней комендантом Кутузова, Суворов, так же бедно одетый, на той же казачьей лошади уехал из Измаила. Сзади него трусил его верный донец Иван с узелком под мышкой. В узелке были сложены мундир и амуниция Суворова. Иван был так же бескорыстен, как и его генерал.

Нельзя было достаточно надивиться мужеству казаков при штурме Измаила. В пешем строю, с одними пиками, почти безоружные шли они на каменные твердыни и одолели свирепого врага.

За эту войну войску Донскому пожаловано белое знамя. Большие золотые медали выданы полковнику Иловайскому и есаулу Денисову, каждому с надписью: «За отличную его храбрость при взятии города Измаила и преследовании обращенного в бега неприятеля». Все прочие офицеры и чиновники получили медали и награды. Казаки увезли богатую добычу.

Война с турками продолжалась еще год. Казаки, под начальством походного атамана Орлова, участвовали во многих делах. В 1791 году в Яссах был заключен мир. По этому миру Россия приобрела очень много земель: теперешние Екатеринославскую, Херсонскую и Таврическую губернии и окончательно укрепилась на Кубани.

И со страхом вспоминали турки о казаках, об их смелой атаке, об их лаве, о страшных их пиках. И словами донского сочинителя А. Леонова казаки могли сказать туркам:

Адриан Карпович Денисов, храбро командовавший казаками при штурме Измаила, особенно отличился во время войны с поляками. Польша в конце царствования императрицы Екатерины II была занята русскими войсками, и в Варшаве, бывшей столице свободного Польского королевства, стояли русские полки. Это очень не нравилось полякам. Они помнили те времена, когда их короли угрожали самой Москве, когда границы Польшы захватывали Вильно и Смоленск. Крестьянам польским при русском управлении жилось лучше, но помещики-паны ненавидели русских и ждали случая, чтобы поднять восстание. В 1794 году в Польшу приехал из Америки поляк Костюшко. В Америке он был на войне и прославил себя, как искусный полководец,. Вместе со знаменитыми польскими панами он задумал поднять польский народ и истребить все русские войска в Польше. 4 апреля 1794 года, в ночь на Светло-Христово Воскресенье, поляки вероломно напали в Варшаве на русские войска и перерезали всех офицеров и солдат. Так же они сделали и во всех других городах Польши, где были русские войска. Они назвали этот низкий поступок кровавой заутреней.

Императрица приказала Суворову и Ферзену примерно наказать поляков и привести Польшу в повиновение императорской власти.

Между тем, по всем городам, деревням и поместьям паны собирали крестьян, вооружали их ружьями, пиками и косами, составляли полки, пешие и конные дружины и готовились к страшному кровавому сопротивлению. Всем заведовал и всех учил и ободрял Костюшко.

Польская земля покрыта большими лесами и болотами. Действовать сильными, многолюдными отрядами было нельзя. Да и враг был повсюду. В каждой деревне, в каждом селе была измена. Ни одного ночлега нельзя было провести спокойно.

Разбившись на маленькие отряды, большую часть которых составляли казаки, привыкшие к такой боевой осторожности, русские войска весною 1794 года вошли в Польшу и направились к Варшаве, уничтожая польских бунтовщиков и стараясь захватить главного вождя их, Костюшку.

Казачьими отрядами руководил генерал граф Федор Петрович Денисов.

Много было показано казаками в этой войне подвигов храбрости. Попадая в самые тяжелые, казалось бы, безвыходные положения, казаки делались победителями благодаря своей сметливости, ловкости и отваге.

В середине мая один из полковых командиров, полковник Адриан Карпович Денисов, племянник графа Денисова, получил приказание достать во что бы то ни стало поляков. Он послал разъезд, но разъезд вернулся со многими ранеными, а поляков не привез. Денисов отписал, что взять по заказу поляков он не может, а берет пленных только тогда, когда случай представится.

Но больно было донскому командиру не исполнить приказания начальника. Обидно ему было, что не нашлось у него таких удальцов, которые могли бы выхватить врагов из самого их стана. Печальный ходил Денисов по лагерю. У своей палатки он встретил казака своего полка Быкадорова. Тот отдал Денисову честь и спросил полковника, почему он такой печальный. Денисов рассказал ему в чем дело.

— Позвольте попытать счастье, Адриан Карпович,— сказал Быкадоров.— Быть может, мне и будет удача.

— Что же, попробуй. Бери себе людей сколько хочешь и кого хочешь. Только знай, что дело нелегкое.

— Понимаю,— отвечал Быкадоров и пошел в лагерь.

Быкадоров был человек горячий и гордый. Любил иногда и выпить хотя в сражении и перед сражением всегда был трезвый. Он выбрал себе в товарищи немолодого уже, тихого, богобоязненного, но очень стойкого казака — Черникова. Они были разных станиц и артелей⁷, но в бою всегда один выручал другого. Они были очень дружны; кроме Черникова он взял еще одного казака.

Казаки живо поседлали лошадей и поехали — Быкадоров далеко впереди, Черников с товарищем на таком расстоянии, чтобы им только видеть Быкадорова. Быкадоров приказал помогать ему, но если его схватит сильный неприятель, то оставить его, а самим спасаться. Перед полуднем два польских конника встретились с Быкадоровым в одной деревне и поскакали от него. Быкадоров погнался за ними. Они проскакали мимо часового и крикнули ему, что за ними погоня. Но часовой зазевался, принял Быкадорова, на котором был синий мундир, за своего, и не сделал выстрела. Быкадоров налетел на него, выхватил у него саблю и пистолеты и далеко отбросил их в сторону. Тем временем подскакали и товарищи Быкадорова, окружили часового, и не успел он опомниться и понять, что происходит, как казаки увели его назад в свой лагерь.

Так казаки действовали и по одному, и по два, и маленькими партиями, показывали свою удаль и смышленость и прославляли имя донского казака. И не было им равных в одиночном бою. Их офицеры показывали пример смелости, находчивости и ловкости. С полковником Денисовым был такой случай: 22 июня у местечка Белобрега Денисов получил от майора Грузинова донесение, что в лесу скрывается неприятель. Денисов пошел за р. Пилицу и стал недалеко от поляков. Вдруг раздались сзади колонны Денисова выстрелы. Неприятельская шайка заняла Белобреги, откуда только что ушел Денисов. Что делать! Впереди 5000-й отряд, который еще не знает о приближении Денисова, сзади — открывший его и тоже большой конный отряд, густой колонной стоящий в деревне. Казаки бросились в реку, переплыли через нее, стремительно атаковали стоявших в деревне и выгнали их вон. Но за деревней был лес и поле, покрытое глубоким, сыпучим песком. Лошади по этому песку не могли быстро скакать, строй смешался и поляки перемешались с казаками. Вдруг Денисов увидал, что один пятидесятник его полка окружен поляками. Денисов бросился ему на выручку. Он заскакал сбоку поляка, рубившего пятидесятника палашом, и ударил его саблей в плечо. Но удар пришелся как раз в бляху перевязи. Клинок у Денисова был турецкий, очень крепкой закалки. От удара он переломился и в руках Денисова остались рукоятка да небольшой кусок полоски. Поляк, заметив это, остановил лошадь, круто повернул ее и размахнулся, чтобы рубить Денисова. Но Денисов не растерялся. Он с силою бросил поляку в лицо остаток шашки и ошеломил его. Поляк бросился в сторону, Денисов в другую и здесь веткой дерева был сброшен с седла, но не ушибся.

Так в боевых схватках — в рукопашном тяжелом бою — казак выручал офицера, а офицер спасал казака, и все были одинаково озабочены лишь тем, чтобы победить неприятеля. Трудная это была война. Потому трудная, что всюду была измена, что жители всеми силами помогали восставшим и нельзя было ни на кого положиться.

К осени наши войска прогнали польские шайки за реку Вислу и приближались к Варшаве. Костюшко, собравший 10000 лучшего своего войска, преследуемый Ферзеном, окопался 27 сентября на крепкой позиции у деревни Мацевичи и решил здесь обороняться. На рассвете, 29 сентября, генерал Денисов с 5-ю казачьими полками: Орлова, которым командовал майор Себряков, Лащилина, Янова, майора Денисова и полковника Денисова, с 10 эскадронами драгун и 4 батальонами пехоты шел по одной дороге на Мацевичи, а по другой шел генерал Ферзен с 3 4 батальонами, 33 эскадронами и 36 пушками.

Граф Денисов, знавший хорошо дорогу, прошел к деревне и, оставив часть полков в лесу, два казачьих полка под командою полковника Денисова послал к польскому лагерю, чтобы достать пленных для допроса. Полковник Денисов послал разъезды, которые напали на неприятельские заставы. Так начался быстрый и решительный кавалерийский бой. Из лагеря на выручку своим выскочили польские эскадроны и атаковали казаков. На полковника Денисова налетел польский всадник и взмахнул над ним палашом, но Денисов своею саблей отбил удар. Поляк хотел ударить второй раз, Денисову удалось отбить и этот удар, но в это время на Денисова наскочил и еще поляк... Тут к Денисову подскочил казак Качалинской станицы Василий Варламов, нацелился в поляка пикой, но не ударил его. Денисов крикнул ему: «Бей!» — и казак проколол поляка, а другой поляк ускакал. Казаку Варламову было всего 19 лет, он первый раз был в бою и немного растерялся.

Между тем, поляки стали преследовать казаков и подошли к лесу. Этого только и нужно было Денисову. Стоявшие лавой в лесу полки казачьи понеслись с гиком на поляков, многих покололи и пятьдесят человек забрали в плен.

В это время подошла пехота и артиллерия, и граф Денисов, приказавши им выстраивать боевой порядок, смело выехал вперед. Его сопровождал полковник Денисов. Оба донца стали недалеко от поляков, и поляки пустили в них ядро. Полковник Денисов стал уговаривать графа Денисова отъехать в сторону.

— Ежели трусишь — поезжай прочь,— сказал ему граф.

Самолюбивый казак выехал тогда еще более вперед. Поляки выстрелили картечью и перебили задние ноги лошади графа Денисова. Полковник Денисов соскочил со своей лошади и подвел ее графу, но граф отказался. Ему подвели заводного коня, он сел на него и поскакал к пехоте.

По его приказанию пехота выдвинулась вперед и открыла стрельбу. Но польская пехота, которой было больше, чем нашей, вышла из-за окопов и скорым шагом пошла на наши войска. Поляки могли охватить наши фланги. Это заметил полковник Денисов и бросился с двумя казачьими полками на их правый фланг. На левый фланг поскакал полковник Вульф с конными егерями. Казаки и конно-егеря старались друг перед другом. Кто храбрее, кто бесстрашнее! Страшная сеча началась. В эту решительную минуту показались колонны генерала Ферзена и Смоленский драгунский полк, бывший у него, поскакал на помощь казакам и конно-егерям.

В разгар боя полковник Денисов быстрым своим казачьим глазом увидал, как какой-то всадник в прекрасной польской одежде на великолепной бурой лошади рысью проехал между казаков и конно- егерей, показал что-то своей пехоте и помчался во весь опор, от лагеря. За ним бросились несколько казаков, но он ранил их и успел доскакать до своей конницы.

«Наверное, это Костюшко»,— подумал Денисов, подозвал к себе майора Карпова, нескольких офицеров и казаков и приказал им бросить взятые ими пять пушек, рассыпать сотни четыре казаков и искать этого всадника.

Бой кончался. Польское укрепление было занято нашей пехотою, по всем направлениям бежали пешие и конные поляки. Денисов погнался за ними и увидел, что поляки уходят по трем дорогам. Денисов разделил и свой отряд на три части. Карпову приказал гнать прямой дорогой, Нечаеву приказал идти вправо, а сам пошел влево. Всем казакам Денисов строго приказал, чтобы они без Костюшки не смели возвращаться.

Казаки поскакали в разные стороны, а Денисов остался на некоторое время у деревни.

Дороги в Польше огорожены от полей легкими деревянными заборами. Несколько казаков, доехав до перекрестка, увидали, что на углу двух дорог забор поломан и видны следы копыт. Они поскакали по следу и вскоре заметили несколько человек на прекрасных лошадях. Казаки погнались за ними. Часть пошла по дороге, а часть, и среди них один на прекрасной лошади, поскакала по полю, за забором. Шедшие по дороге начали быстро уходить от казаков, но те, которые скакали по полю, попали в болото. Лошади их загрузли, и казаки Лосев и Топилин настигли их. Казаки убили одного майора и ранили поляка-солдата, а начальник справился, выскочил из болота, но, проскакав несколько шагов, опять попал в болото, соскочил с лошади и, накрывшись плащом, притворился мертвым. Один из казаков кольнул его два раза дротиком и приказал выйти из болота. Лошадь его справилась и ускакала, тогда и начальник сдался. Казаки вывели его из болота, и пленник стал отдавать им золотые деньги и часы. В это время к казакам подскочил вахмистр конно-егерского полка и ударил польского начальника палашом по голове. Он побледнел и упал. Увидавший это раненый поляк крикнул: «Не убивайте его! Это самый наш главный начальник!» Тогда казаки послали за Денисовым. Денисов, видавший Костюшку раньше, тотчас же узнал, что это он и есть. Голова Костюшки была в крови, ноги без сапог, одет он был в кафтан, атласный жилет и штаны. Денисов приказал его накрыть шинелями и спросил, не хочет ли он чего.

— Ничего,— отвечал Костюшко.

— Я знаю, что вы Костюшко, храбрый и великий начальник,— сказал ему Денисов,— я готов вам помочь.

— Я знаю, что вы Денисов, полковник,— отвечал Костюшко.

Костюшку перевязали платками и галстуками, сделали из пик носилки и понесли. Денисов же собрал свои полки и вернулся к генералу Ферзену. Так донские казаки в эту войну взяли в плен главного вождя поляков. Они об этом и песню сложили:


Гибель Костюшки, взятого в плен донскими казаками, тяжело отозвалась на поляках. Предводители польских шаек, которых песня донская называет «мызничками-генералами» потому, что они были помещиками мелких имений, мыз, стали отступать к Варшаве и занимать укрепленное предместье Варшавы — Прагу. Туда же спешил Суворов, соединившийся с Ферзеном. 24 октября Суворов начал штурмовать Прагу. Ночь спускалась тихая, но темная и мглистая; было холодно и сыро. В сотнях запылали костры. Казаки и солдаты надевали чистое белье, осматривали оружие, молились перед образами, поставленными у огней. В 3 часа ночи полки построились и приготовились к штурму. В 5 часов утра взвилась сигнальная ракета и войска бросились на крепость. Это был страшно кровопролитный штурм. Истребляя вес на пути, пехотные полки ворвались в Прагу и к 11-ти часам вся Прага была в наших руках.

Едва только пехота кончила свое дело, Денисов с полками — своим, подполковника Краснова и Орлова — выскочил за укрепление и тут увидел польскую конницу, настроившуюся против него. Поляков было больше, нежели казаков, и лава казачья не знала, что делать, но, по приказанию Денисова, бросилась в атаку. Казак Быкадоров, тот самый, который в самом начале войны брал пленного, бывший теперь знаменитым, на лихом коне опередил полки шагов на 20 и полетел на поляков. Поляки встретили казаков залпом из ружей. За дымом и поднятой тронувшимися эскадронами пылью ничего не стало видно. И вдруг, уже сзади польских рядов послышался голос Быкадорова:

Казачий денежный ящик.

— Коли, ребятушки, коли!

Поляки повернули своих лошадей и поскакали к Висле. Казаки вогнали их в воду и заставили сдаться. Много забрали тут лошадей казаки. Но добыча была неважная. Лошади были худы, изнурены, фураж было негде доставать, и казаки продавали их жидам по два рубля за лошадь.

После штурма Праги пала и Варшава. Война была окончена. Россия получила земли до р. Немана и Буга и Курляндскую губернию.

Императрица за польскую войну пожаловала Донскому войску знамя.

До конца 1795 года казачьи полки простояли в Польше. Зимою казаки вернулись домой и были распущены по домам, не долго простояли они у себя. Их ожидал новый поход: в Италию и Швейцарию.